acid symphony orchestra

это, конечно, шиза - устроить симфонический оркестр при помощи десятка синтезаторов tb303. делать партитуры из бряцаний кислотных басовых партий, подозреваю, - это примерно, как в двадцать рук собирать забор из конструктора лего: каждый ставит по кубику.

вообще, кажется, традиционная классика и минималистичная электроника/поп-музыка не совместимы. альбомы депеш мод и нью ордер, давно переигранные скрипичным оркестрами, звучат нелепо. скрипачам там нечего играть.
бородатые дядьки во фраках и с коробками на коленях, выдающие звяканья за симфонии, - из той же оперы. хотя йори хулконен, кажется, всем этим дико увлечён. ищет новые формы и смыслы. но, в общем, мог бы, конечно, искать их и в одиночку. эйсид-хаус от этого точно хуже бы не стал.

«Сначала у меня была позиция: «Так, будем выступать в сверкающих серебром, космических костюмах». Но меня все убеждали, что тогда мы станем выглядеть легкомысленно и комично. Костюмы будут перетягивать внимание. А самое главное: никто не поймет, что Acid Symphony Orchestra — это, на самом деле, серьезная затея»

— Йори, как вам в роли дирижера?


— Потрясающий опыт. Это как всю жизнь заниматься математикой, а затем вдруг стать публичным оратором. Единственный минус — мне до сих пор неловко стоять спиной к публике.

— Обычно дирижеры управляют оркестром при помощи палочки, а перед вами там гора студийных железок.

— Ну, не такая уж и гора. Мой основной инструмент — микшерный пульт, и я также управляю драм-машинкой. Так что выполняю еще и роль метронома. Но микшерный пульт — главней. Нужно успевать вовремя включать и отключать каналы. Пульт — дирижерская палочка электронных оркестров.



— Вы репетируете перед выступлениями или это все — экспромт?

— Репетиций нет. Их было бы сложно организовать. Все участники оркестра живут в разных городах. У каждого из музыкантов — напряженный гастрольный график. Но с другой стороны, то, что мы делаем — это не фристайл. Каждому участнику Acid Symphony Orchestra выдаются строгие и четкие указания. Импровизации допустимы, но очень аккуратно, и в известных пределах.

— У вас в составе весь свет скандинавской электроники. Ими сложно управлять?

— Ну, я тоже не последний человек в скандинавской электронике. А потом, все мы — давние друзья. И каждый понимает: Acid Symphony Orchestra — это оркестр, и лидер в нем может быть только один. Иначе все сведется к беспорядку и путанице. От нее — один шаг до какофонии на выступлениях. В общем, я работаю с профессионалами. Мораль и выдержка в коллективе — на высшем уровне. Но должен сказать, что я не узурпатор. В программе оркестра для каждого из участников задуманы соло. Солирующий может импровизировать. Но только не увлекаться!

— Вы, кстати, по какому принципу отбирали музыкантов? Из тех, кто поизвестней или из тех, кто поуправляемей?


— Нет, скорее — по принципу дружбы. Как я уже сказал, всех участников оркестра знаю очень давно. А! Ну, был еще один принцип. Точнее, два. Во-первых, человек должен был гореть идеей. Во-вторых — у него должен быть свой басовый синтезатор Roland TB-303.

— Вы сами пишете музыку для оркестра?

— Да. По крайней мере, сам создаю каркасы треков. Сижу в студии за синтезатором и набрасываю общую панораму треков. Это не так-то и просто. Постоянно приходится решать одну и ту же задачу: как сделать так, чтобы десять басовых синтезаторов звучали органично. Затем я рассылаю партитуры всем музыкантам. Примерно за пару дней до шоу. За оставшееся время мы успеваем утрясти все неясности и разрешить все вопросы.

— Зачем вам вообще понадобился симфонический оркестр?


— Идею я вынашивал долго. Мне хотелось сделать что-нибудь в значительной степени абстрактное и экспериментальное, что-то эпическое и новаторское, но в то же время, чтобы такую музыку можно было бы на сто процентов исполнять на концертах. То есть, идея чего-то глобального, но реализация ее должна осуществляться при помощи универсальных средств. Потребовалось много лет на то, чтобы эту идею окончательно додумать. Затем — столько же, чтобы найти свободное время и людей. Но в конечном счете это того стоило.



— Сейчас все электронщики играют с ноутбуков, а вы используете классические эйсид-инструменты. Это из-за ностальгии?


— Отчасти да. Так же мне хотелось сделать уникальный, штучный продукт, который не так просто скопировать. Не каждый ведь может достать десяток «триста третьих» синтезаторов и на их базе организовать группу. Потом на концертах мы играем классический эйсид-хаус. В начале и в конце выступления немного экспериментальной музыки, но основа — хаус. Как по мне, это естественно — играть такую музыку именно на таком оборудовании. А главное — мы делаем что-то действительно реальное. Что-то осязаемое. Считай нас оппозицией всему миру музыкально-компьютерного софта.

— У вас в том мире есть конкуренты. Например, шеф лейбла Cadenza Records, Лучиано, организовал ноутбук-оркестр AEther.

— Да, я не спорю, есть, видимо, масса образований, похожих на Acid Symphony Orchestra. Но идентичность только в форме. Идейно мы — единственные. Как минимум, больше никто не играет на десяти однотипных, специфических синтезаторах. На оборудовании, которому уже четверть века. Это — общепризнанный стандарт качества. В отличие от современных компьютеров.

— Эйсид-хаус, кстати, тоже — общепринятый стандарт, но вот его признают классикой только те, кто в теме. Для широких масс это не музыка, а технологии. Или — материал для танцев.

— Во все времена были толпы людей с узким мышлением. То же говорят и о, например, классиках-экспериментаторах вроде Штокгаузена и Кейджа. А я всегда буду доказывать, что это именно музыка, а не упражнения в концепциях и технологических приемах. Потому что я всегда на стороне тех, кто не боится новых идей. Ну и потом признание — это дело времени. Почему у нас до сих пор нет культуры техно-опер? Или там театров на основе электронной музыки? Просто традиционные формы искусства гораздо старше. Они проверены и опробованы веками. Нужно время, чтобы сформировался базис и люди избавились от предубеждений. Тогда электронная музыка и станет классикой.

— Почему вы решили выступать во фраках? Это, как раз — атрибут старой классики.


— Знаешь, мы долго спорили на этот счет. Сначала у меня была позиция: «Так, будем выступать в сверкающих серебром, космических костюмах». Но меня все убеждали, что тогда мы станем выглядеть легкомысленно и комично. Костюмы будут перетягивать внимание. А самое главное: никто не поймет, что Acid Symphony Orchestra — это, на самом деле, серьезная затея.

— Вы собираетесь записать альбом?

— Нет. Думаю, ограничимся синглом. И то издадим его, скорее, в промо-целях.

— Электронную музыку, в основном, делают одиночки. Вас теперь, наверное, определят в какой-то особенный вид, что-то вроде «новых классиков на основе синтезатора Roland».

— Несмотря на фраки и на то, что в нашем названии есть словосочетание «симфонический оркестр», мы — не классическое объединение. Acid Symphony Orchestra — экспериментальный проект, в котором все вертится вокруг приемов электронной музыки. Электронщики-одиночки — это понятно, но нужно ведь расширять границы. Нужно исследовать и разрабатывать новые музыкальные формы, устанавливать новые правила, куда-то стремиться. Электронная музыка, в этом смысле — самый гибкий материал. Ну кто еще кроме нас будет экспериментировать? Классические музыканты этого точно не сделают. Рок-группы — тем более.
для znaki.fm
Читать дальше......

mungolian jet set

Mungolian Jet Set о стране Мунголии, ведьме Тиесто, блюзовых корнях транса, динозаврах, классическом подходе к созданию диско, и о том, на какую часть тела Сатаны похожи поп-чарты.

«Все знают, транс был украден Тиесто. Теперь его нужно вернуть. Желательно, поскорее. Короче говоря, сжечь всех этих ведьм на костре и делов-то!»

— Вы из Норвегии. Почему назвали проект Mungolian Jet Set. И вообще где это — Мунголия?


— Пол Нюхус: Мунголия — параллельное государство. Страна Мунгов — измененных.

— Кнут Севик: Это дальний мир. Место, в котором практически нет барьеров и препятствий. В общем, это не на нашей планете.

— Ваша пластинка We Gave It All Away… And Now We Are Taking Back — что-то вроде архива всей гипнотической музыки: от психоделического рока и монотонного диско до техно и balearic beat. Чем вас она так привлекает?

— Кнут: Для меня музыка всегда обладала гипнотичностью. Если это не так, значит она не для Мунгов.

— Пол: Не знаю, такая музыка, насколько я помню, всегда звучала вокруг меня. Мы не то, чтобы проявили к ней повышенный интерес. Просто это естественная для нас среда. Я бы сказал, она уходит корнями, например, к блюзу, который в своей примитивной форме — гипнотичен. Гипнотизм, также, проходит через рок-н-ролл, джаз, африканскую музыку, южноамериканскую, прогрессив-рок, диско… Сюда можно записать даже метал.

— И транс.

— Пол: Совершенно верно. Все перечисленные направления — это транс в первоначальном значении этого слова. В нем все базируется на гипнотических ритмах тела и души. Ирония в том, что большинство так называемой транс-музыки с трансом имеет мало общего. Она, как минимум, не гипнотична. Все знают, транс был украден Тиесто. Теперь его нужно вернуть. Желательно, поскорее. Короче говоря, сжечь всех этих ведьм на костре и делов-то!



— Мы про вас читали, что корни вашей музыки растут не из электроники, а из классической музыки. Это так?


— Пол: Ну, это больше вопрос к Кнуту. Я не очень разбираюсь в классике. Как по мне, основа нашего творчества — психоделика и диско. Конечно, внутри поп-культуры эти жанры впитали в себя приемы и наработки классической музыки.

— Кнут: Я вдохновлялся классическими композиторами всю жизнь, начиная с детства, когда играл произведения Баха, Бетховена и Моцарта. В том, что касается Mungolian Jet Set, согласен с Полом — корни находятся все же больше в плоскостях джаза, фанка, диско и психоделики. Но у нас с классиками идентичен подход к сочинительству. В том смысле, что мы не приходим в студию, не садимся за инструменты и — понеслась. Мы долго и основательно обсуждаем каждую композицию. Решаем, как должна развиваться тема, расставляем акценты, пробуем различные формы. Мы даже продумываем время каждого отрезка трека. Это примерно, как сидеть и расписывать партитуры.

К нашему творчеству нельзя притянуть за уши традиционную классику. Мы также далеки от глыб Кельна и «города наук» Дармштадта, то есть — от Макса Рихтера и Штокхаузена. О нас даже не скажешь, что мы следуем традициям европейской электроники 50-60-х. Нам хочется думать, что мы ближе всего к идеям и творчеству французского инженера-акустика Пьера Шеффера — изобретателя musique concrete. Нам близки его методы работы. В нас больше американского, африканского и китайского.

— Есть теория, что для того, чтобы появилась принципиально новая поп-музыка, нам нужна принципиально новая классика.


— Кнут: Ну, я не настолько в этом разбираюсь, как, например, Теодор Адорно (немецкий философ, социолог, музыковед), но абсолютно уверен, что большинство поп-музыки — дерьмо собачье. Да, мы используем много тех же структур и приемов, что и поп-композиторы, но у нас с ними диаметрально противоположное мышление.

И я не думаю, что нам так уж необходима принципиально новая поп-музыка. Поп-музыка — это концентрат коммерческого. Надень золотые цепи, расставь вокруг себя шлюх, а вокруг музыкальных инструментов — придурков с плохими зубами, и вот тебе — поп-звезда.

— Пол: Да, большинство современной поп-музыки — это блядство в вавилонском масштабе. Если вы все еще не верите в Антихриста, просто послушайте ваши местные поп-чарты. Это как будто бы сосать играющий мелодии член Сатаны.

— Кнут: Если серьезно, то классика ничего не может изменить. Потому что сегодняшняя поп-музыка не станет классикой в будущем. Вообще, ко всему вышесказанному: наш следующий альбом будет поп-пластинкой.

— Пол: Да, подведем итог: мы действительно хотим написать несколько мелодий, которые продадутся за бешеные бабки, ха! Но, к сожалению мы слишком фриковатые для поп-чартов «нулевых»!

— Кроме этого, ваш проект еще и окутан странной мифологией. В поп-музыке это не приветствуется.


— Пол: Наш еще не так сильно окутан. Вот у меня из этой области есть любимая группа. Называется The Abonimable Schmoo. Вот они абсолютно мифологичны. Настолько, что про них до сих пор никто ничего не знает: кто такие, сколько их, где живут. Они — как книга-раскладушка. Принимают любые формы и представляют самые безумные, но очень человечные фольклорные песни. В их музыку как будто бы встроен сигнал, который мешает тебе запомнить любую из мелодий группы длиннее двух секунд. Скопировать The Abonimable Schmoo невозможно. В этом их притягательность. Ты слышишь их, хватаешься за диктофон, чтобы нажужжать мелодию и, бах — они исчезают. Долбанные мифологисты — высший класс.

— Вы записали двойной альбом. Там почти два часа музыки. Почему такая эпическая форма? Сейчас все выпускают синглы или короткие альбомы.

— Пол: На самом деле, мы тоже следуем этой модной тенденции. Большая часть материала пластинки была уже издана в различных форматах. Но иногда нужно собирать всех детей в доме на Рождество. Это, в общем, то, что мы и сделали.

— Не чувствуете себя динозаврами?

— Кнут: Я чувствую себя как Тираннозавр Рекс после того, как напьюсь норвежского аквавита. Вообще, какие же мы динозавры? Мы — интергалактические путешественники. Например, моя любимая музыкальная декада — 1860-е.

— Пол: А моя — 1970-е. Думаю, тоже ничего декада для динозавров.
для znaki.fm Читать дальше......

слова

думаю, это, всё же, какое-то нервное расстройство - тяга составлять из слов предложения. или латентная жажда музыки по правилам математики.
слоги - более монолитны, чем ноты. некоторые, как ни крути, - уродливо топорщатся. слова с такими похожи на криво надетый пиджак. взять хотя бы слово "чувств". с нотами так не бывает.
ещё, несовпадение полярностей в концах и началах. плюс-минус. "как каменный" - слова отталкиваются, посильнее магнитов. бррр...
слушать предложения сложнее всего. прилаживать друг к другу хорошо звучащие слова - из области высшей математики. хоть результат и очевидней, чем если, например, писать по формулам музыку. невозможные альбомы яниса ксенакиса - хороший в этом смысле аргумент.
лишние слова, к сожалению, не сливаются с фоном страниц. они - как складки на льняных брюках. сядешь раз - штаны теряют вид.
ну и да: синонимов не бывает, они - миф. Читать дальше......

memory tapes

дэйви хоук - что-то типа современного гедониста. совершенно антисоциальный тип. причём, не радикальный. просто апатичный.

как по мне - записал лучшую поп-пластинку этого года. вдохновлялся деревьями. про модные блоги ничего знать не знает. о том, что попал в форватер всего на свете - не особенно переживает. говорит, придётся теперь собирать группу и ездить с ней на гастроли. в общем, предельно здоровый человек.

«Ты сидишь месяцами, сочиняешь музыку, стараешься сделать так, чтобы никто не смог придраться и придумать к ней какой-нибудь хлесткий ярлык. И все равно появляется кто-то, кто говорит: «А, да это же звучит так, как у такой-то и такой-то группы. Да, друзья, спешу вас поздравить, — у нас появилась новая сцена. Имя ей: трам-пам-пам». Хочется ответить: «Да иди ты, умник, к черту». Действительно, это очень расстраивает»

— У вас уже было два проекта — Memory Cassette и Weird Tapes. Зачем вы решили их объединить в Memory Tapes?


— В какой-то момент я понял, что превращаюсь в мистификатора. Привожу в замешательство слушателей — два похожих проекта с разными названиями от одного и того же человека. И вообще, это головная боль — управляться с кучей псевдонимов. Короче, я решил навести порядок, и так появился Memory Tapes. Тем более что в музыкальном плане Memory Cassette и Weird Tapes все-таки немного отличались. А в дебютном альбоме Memory Tapes есть немного и от одного проекта, и от другого.

— Пластинка Seek Magic звучит так, как будто бы вы взяли и смешали в кучу половину всех жанров и стилей.


— Мне ненавистна самая идея жанровой музыки. Более того, мне кажется идиотизмом приверженность людей к штампам вроде: «Сегодня мне грустно, так что нужно включить диск с печальными балладами». Люди что-то себе воображают, играют какие-то роли, вместо того, чтобы просто слушать песни. Я же люблю непосредственно музыку. И для меня не важно, где, когда и почему она была написана. Поэтому то, что я мешаю жанры — вполне предсказуемо.

— В «нулевых» мешать жанры — это вообще хороший тон.

— Ну, семплированием я не занимаюсь, но, видимо, как и большинство музыкантов, так или иначе, заимствую приемы и ходы из прошлого. Но все это — из области абстракций. Поп-культура похожа на глыбу. Она наращивалась десятилетиями. Естественно, вся эта громада знаний, часто, невольно, но всплывает в подсознании. Надо понимать, что современный творческий процесс — не бездумное копирование аутентики. Просто он связан пуповиной с прошлым. И это нормально. Ведь если у тебя нет связи с прошлым, то кто ты вообще такой и откуда появился-то?

— Только часто за такой связью, за собранными из кусков этой глыбы песнями, не видно самого музыканта.


— Не согласен. Смотри, вот есть актер. В один день он играет в комедии, в другой — представляет трагедию, в третий ему достается драматическая роль, в четвертый — он изображает какого-нибудь фантастического мутанта. Это один и тот же актер, в котором собираются все возможные роли. Он каждый день играет разных людей. И этот актер — то, что объединяет все трагедии, комедии и фантастические триллеры. С музыкой — та же ситуация. Я не могу представить, что кто-то вдруг скажет себе: «Так, с сегодняшнего дня я сочиняю новый, ни на что не похожий рок». И дальше, до конца жизни будет играть боем на перевернутой вверх ногами электрогитаре. Если так, то тогда он — карьерист. В такой позиции, тем более, не видно никакой сути музыканта. Кроме того, что он любит выпендриваться.



— Не всегда. Если такой музыкант будет делать что-то стоящее, вокруг него сразу образуется сцена. Вот Memory Tapes, например, уже пишут через запятую с группами вроде Air France, Neon Indian и Washed Out.

— Да, я слушал их. Нас стараются сколотить в один «очередной тренд», но я стараюсь дистанцироваться от всех этих сцен. Знаешь, это дико трудно — ты сидишь месяцами, сочиняешь музыку, стараешься сделать так, чтобы никто не смог придраться и придумать к ней какой-нибудь хлесткий ярлык. И все равно появляется кто-то, кто говорит: «А, да это же звучит так, как у такой-то и такой-то группы. Да, друзья, спешу вас поздравить, — у нас появилась новая сцена. Имя ей: трам-пам-пам». Хочется ответить: «Да иди ты, умник, к черту». Действительно, это очень расстраивает.

— У вас очень интровертная музыка, хоть ее и крутят на вечеринках. Говорят, интроверты — лучшие мелодисты.

— Да, я абсолютный интроверт. Не думаю, что это делает меня крутым мелодистом, хотя замкнутость и нелюдимость помогает достичь максимального взаимопонимания с музыкой. Мечтатели имеют мало общего с реальным миром. А музыка — одна из самых нереальных вещей в мире.

— Кто ваши любимые мелодисты?


— Ну, стандартный набор — The Beatles, Beach Boys, артисты лейбла Motown. Мне по душе та эра. Тогда авторы песен были более раскрепощенными, изобретательными и мастеровитыми. А сейчас все пишут музыку «в стиле таком-то». Мне бы хотелось возродить тот период, когда искусство не зависело от всяких трендов, было концептуальным и по-настоящему независимым. Куда мне соваться в модники? У меня нет мобильного телефона, я не умею водить машину, не знаю, что нужно делать на вечеринках. Сижу под Джерси и сочиняю музыку.

— Вы, кроме того, что интроверт, еще и антисоциальный человек. Вам вообще мало что нравится?

— Да, я антисоциальный, но некоторые вещи за пределами квартиры все-таки люблю. Например, природу. Я живу в тихом пригороде и тут очень красиво. Много потрясающих деревьев. Я смотрю на них, успокаиваюсь — почти нирвана.

— Это позиция современного гедониста.

— Да просто многие же устают от всей этой общественной спешки. Я имею в виду социальные сети, блоги, бесконечные вечеринки, «идолы/альбомы/книжки недели». Жизнь такая быстрая — с ума сойти! У всех передозировка информацией. Поэтому многим хочется запереться, отключить телефон и никого не видеть. Вокруг там много бессмысленного контекcта — сплетни и маловразумительная болтовня. Мне это совершенно не интересно. Впрочем, мои запросы к обществу вполне обычны. Сформулировать их можно так: секс, наркотики и музыка.

— Вы концерты давать планируете?


— Вообще, не собирался, но тут вокруг моего проекта небольшой хайп, так что, думаю, придется. Я совсем не разбираюсь в компьютерах, а значит, нужно будет набирать группу музыкантов. Это, скажу тебе, такая морока.

— У вас же был опыт работы в коллективе. Вы играли в группе Hail Social. Завязали с ней, потому что антисоцальность взяла вверх?

— Группа Hail Social была похожа на офис. Ну, когда ты работаешь на кого-то. Memory Tapes же — мой сольный проект, и я в нем все решаю сам. Номинально, я был лидером Hail Social. В том смысле, что делал всю музыку. Но при этом у меня не было права голоса и ко мне никто не прислушивался. Меня как бы не существовало. Слишком, как по мне, мерзкая ситуация, так что я с ними попрощался и стал еще чуть более счастлив.
для znaki.fm Читать дальше......

короли бульваров

наблюдал потрясающую картину. ранний вечер. бульвар шевченко. только что закончился дождь. по аллее, зевая, идёт бомж. сапоги в трещинах и складках - как-будто бы из бетона. под нагромождением лохмотьев мелькают куски оранжевой клетчатой рубашки. борода переходит в вязанную шапку. вместо лица - гнилое яблоко. через плечо - дохлая сумка.
вид при этом лихой. движения несколько манерные. взгляд отупелый и близорукий. из-за распухших алкоголических щёк каждый вдох даётся с трудом.
в какой-то момент он рванул на газон. обнаружил клочок газеты. повертел его у носа. потом смял и выбросил в урну. в ней же пошерудил рукой, причём так - нехотя и как-то обречённо. ничем, естественно, не поживился.
затем он прошёл пару лавок. снова забрался на газон. сбросил у дерева сумку. начал мочиться. после - толком не застегнулся. оранжевые клетки стали теперь мелькать и из ширинки.
рядом с деревом бомж нашёл жестяную банку. растоптал её ногой. положил в сумку. потом, в каком-то изнеможении, рухнул на лавку. кажется, у него спустились даже щёки.
напротив сидела старуха. они стали переговариваться. бомж изъяснялся глухо и трудно. старуха резко трещала, как скрипучая дверь. последнее, что я увидел - она достала из кармана обрывок целлофанового пакета и высморкалась в него. затем спрятала пакет обратно в карман.
при всей нелепости ситуации эта пара смотрелась органично. просто потому, видимо, что вела себя естественно. им шли и бульвар, и урны, и даже налившаяся зелёным от дождя трава вокруг. два куска земли. один развалился по лавке, другой - сжался в комок. если внимательно не присматриваться, обычно, такие люди абсолютно прозрачны. Читать дальше......

har mar superstar

har mar superstar - персонаж из рассказов тамы яновиц. нескладный, лысеющий, тучный тип. что-то вроде тапера для клубов. один из тысяч. мне кажется, интересен главным образом тем, что такие как он - всегда вторая лига. снимается с беном стиллером, поёт с карен о, делает песни для дженнифер лопез, а всё равно из заведений на 200 человек ему не выбраться. ну, разве что на фестивали.

он ещё, как оказалось, пишет сценарии для сериалов. работоспособный аутсайдер. и брутальное r'n'b его - больше комические номера, чем музыка. смотришь на концертные фотки хар мара в трусах и представляешь, как ему душно в маленьких заведениях и как колотится у него сердце.

тама яновиц хорошо про таких формулировала - носятся, что-то устраивают, с кем-то спорят, куда-то пробиваются: армия манерного андеграунда. думаю, это самый отчаянный тип богемы.

«Да, для поп-артиста выглядеть серьезным — крах. На сцене нужно быть актером, еще лучше — конферансье, тапером. Поп-музыкант, который весь концерт просто стоит у микрофона, мне кажется занудой. Высоколобые критики и снобы меня за это ненавидят. Но что я могу им ответить? Да чуваки, я просто выхожу и устраиваю бедлам — это моя работа. Вот мое творческое кредо»

— Ваш новый альбом называется Dark Touches. Судя по названию, там снова брутальное R’n’B?

— Хм, мне нравится выражение «брутальное R’n’B». Пожалуй, я украду у вас это определение. Вы же не против?

— Абсолютно.


— Окей. Итак, альбом Dark Touches — это брутальное R’n’B, доведенное до совершенства. Еще на пластинке есть поп-музыка, электро и песни для танцев хипарей. Хотя они идут разве что в нагрузку.

— Ваш менеджер нам еще сказал, что вы решили объединить на альбоме культурологические пласты.

— В смысле?

— Свести вместе инди-музыку и репертуар хит-парадов вроде Top-40.


— А, это… Мне вообще нравится все смешивать. Делать из года в год одно и тоже — невообразимо скучно. Так что охарактеризовать мое творчество, а тем более шоу — сложно. Менеджер сказал, я объединяю культурологические пласты — окей, где-то это верно. А вообще, между инди и мейнстримом сейчас нет такой уж четкой границы. Ты или хороший артист, или плохой. Все остальное неважно. Я, например, делал песни для Дженнифер Лопез и Келли Осборн. А еще пять лет назад меня называли «героем электроклэша». И куда меня теперь отнести: к мейнстриму или к инди?

— В этом смысле с вами вообще путаница. В 2004 году New Musical Express сказал, что вы — Rock and Roll Man Of the Year.

— Мне повезло. Ну и опять таки – у этого журнала конвейер. Им нужно каждую неделю открывать новых звезд. Думаю, награда мне досталась потому, что в тот год я был в буквальном смысле везде. Чуть ли не ежедневные съемки, масса концертов. Я закатывал шоу, погорячее, чем все эти рокеры. Тогда просто было такое время: вечеринки в душных клубах со странными персонажами — лучший рок-н-ролл. Пусть даже он на самом деле — R’n’B.



— Как бы вы не стебались, но, вообще-то, по вашим альбомам слышно, что R’n’B вы любите.

— Да, когда меня никто не видит, я танцую под R’n’B-хиты. Знаешь, мне нравится R. Kelly. Я серьезно. Это один из моих любимых музыкантов. Он не делает ничего приземленного. Все, чем занимается Роберт — помогает вещам парить в воздухе. Мне, кажется, это отличительная черта гениев. Я очень люблю R’n’B 90-х: Bel Biv Devoe, Boys II Men, Кит Свит. Полтора десятка лет назад они были королями наших вечеринок. А, черт! Мне по душе и R’n’B «нулевых». Я, например, люблю Бритни. Серьезно. Мне не зазорно признаться. Еще раз: Я люблю Бритни Спирс!

— Это даже подтверждено документально. Вы ей написали песню.

— Да, «Tall Boy». Она в итоге от нее отказалась. Вообще, забавная ситуация. Смотри, если бы Бритни взяла эту песню, то «Tall Boy» стал бы мега-хитом. О том, что автор песни я, не знал бы никто. Только люди из бизнеса, так что композиция ассоциировалась бы исключительно со Спирс. Тогда бы инди-публика, слушая песню, говорила бы что-то вроде: «Фу, дрянь». Бритни песню завернула. Я решил петь ее сам. Даже текст не менял. А я не похож на человека, который может произносить такие слова под такую музыку. Я похож на аутсайдера. На типа, который целыми днями только и делает, что заливается пивом. И вот я пою эту песню. Инди-публика на концертах в восторге. Но по сути, это та самая песня, которую могла бы петь Бритни. Вывод тут в чем? Людям, в основном, плевать на музыку. Им нравится идентифицировать себя с конкретными персонажами. И заметь, я не пародийный артист. Просто где-то смешной.

— Это, скорее, хорошо. Многие поп-артисты боятся выглядеть смешными.

— Да, для поп-артиста выглядеть серьезным — крах. На сцене нужно быть актером, еще лучше — конферансье, тапером. Поп-музыкант, который весь концерт просто стоит у микрофона, мне кажется занудой. Высоколобые критики и снобы меня за это ненавидят. Но что я могу им ответить? Да чуваки, я просто выхожу и устраиваю бедлам — это моя работа. Вот мое творческое кредо.



— У вас на каждом альбоме дуэты с кучей модных артистов. Чем вы их очаровываете?

— Просто со мной все дружат. В какой-то момент кто-нибудь с кем-нибудь решает потусить. Все это заканчивается студией. Это гораздо интересней, чем пойти надираться в бар. Вы продолжаете веселиться в студии. В итоге это заканчивается новым микро-проектом. Ну и потом, смотри, с кем у меня дуэты — Бэт Дитто, Карен О. По большей части, это люди-маргиналы. Им время от времени хочется сделать что-нибудь попсовое.

— Ваш прошлый альбом вышел пять лет назад. Что вы все это время делали?

— Я был дико занят. Во-первых, записывал пластинку моего проекта Sean Na Na. Потом еще помогал Грифу Рису из Super Furry Animals и хип-хоперу Boom Bip с их затеей Neon Neon. Затем — снимал комедийные короткометражки. Можешь их посмотреть на «ютьюбе». Еще написал сценарий для одного «мыла». Его крутит канал HBO. Да, снялся в «Старски и Хатч» с Бэном Стилером.

— Актеров вроде Бэна Стилера и Адама Сендлера принято считать олицетворением современного американского юмора.


— Ага, как Джорджа Буша — олицетворением среднестатистического американца. Я не знаю, как описать типичный американский юмор. Страна большая — есть масса тонкостей и мелочей. Я много путешествую и должен сказать, что люди из разных стран примерно одинаково реагируют на одни и те же шутки. Стилер и Сендлер – они с некоторых пор считаются олицетворением непритязательных американских комедий. Но знаешь, эти люди зарабатывают гораздо больше, чем ты или я, а значит, их фильмы пользуются спросом. Я пару недель плотно работал с Бэном, и это была та еще вечеринка. Стилер — очень крутой.

— Вы еще с Дрю Бэрримор снимались. В 90-х она чуть не стала джанки-иконой, а теперь играет в семейных комедиях. Вам она когда больше нравилась?


— Эй, Дрю — очень близкий мне человек, так что вопрос некорректный. Мы познакомились лет восемь назад. До этого я был ее фанатом. Она потрясающа. Из тех людей, которые вдохновляют. Дрю очень много сделала для того, чтобы стать звездой. Смесь дикой трудоспособности и бесконечного таланта. Я люблю ее в любом из десятилетий.



— Вы еще были лицом водки Vladivar Vodka. Ее реклама обещала какой-то русский беспредел. Она действительно так действует?

— Абсолютно. Делаешь маленький глоток и сходишь с ума. Часто, бывает досадно. Ты куда-нибудь приходишь, хочешь провести тихий, спокойный вечер. Тут кто-то достает бутылку Vladivar и... БАМ! — ты в дрова. Становишься неконтролируемым, безумным. Знаешь, все эти фильмы. Ну, когда люди надираются, потом хватаются за бутылки, делают из них «розочки» и... кадр меняется — вокруг все в крови, дерьме и сперме. Я видел, как такое случалось. И после этого решил сняться в этой рекламе. Мой тебе совет: не пей эту водку в кругу семьи. Не успеешь оглянуться, как произойдет что-то страшное.

— Эта антиреклама действует наоборот, а вы, видно, любите выпить.


— Да, я люблю водку с клюквой. «Егермейстер» и пиво. У меня есть лучший друг. Его зовут Адам Грин — тоже музыкант. Мы с ним любим надираться.

— Да, он недавно приезжал и сказал, что никогда не выходит на сцену трезвым. Это мешает ему танцевать.

— Согласен. Перед концертом я обычно разминаюсь несколькими порциями алкоголя. Это раскрепощает, и я могу исполнить несколько танцевальных движений, которые на трезвую голову мне кажутся дегенератскими. Девушки обычно сходят от этого с ума. Ты понимаешь, что все правильно сделал. Потом эти девушки томно и восхищенно смотрят на сцену. После концерта буквально на тебя бросаются. Ты хватаешь их и тащишь в гримерку. Потому что иначе они обидятся. Вы продолжаете пить. Внезапно ты приходишь в себя и видишь вокруг много крови, дерьма и спермы. Смотришь на пустые бутылки и думаешь: «Опять?» Вот черт!
для znaki.fm Читать дальше......

адам грин на фестивале "молоко"

группа адама грина - сплошная деревенщина. взрослые усатые дядьки в клетчатых рубашках. кажется, все они должны играть кантри. но играют рок-н-ролл, и смотреть на это было так же неестественно, как если бы рок-н-ролл на своих синтезаторах играли крафтверк.


интересней всего было расслушивать сложную ритмику и роковые запилы на акустических гитарах. звук от этого - как будто бы через вату. ну и грин - пьяный и бесстрашный: раза четыре прыгал в толпу.

«Я как раз недавно перечитывал «Америку», но моя семья больше связана с произведением Кафки «Процесс». Он во многом основан на взаимоотношениях писателя и моего прапрадедушки. Когда до прапрадедушки дошли слухи, что кроме его дочери Кафка ухаживает еще за одной девушкой, он вызвал его в отель. В номере находилась вся моя семья. Они устроили Кафке что-то вроде судебного разбирательства. Думаю, это его и вдохновило на написание романа… А вы тут читаете Кафку?»

— Организаторы фестиваля, на котором вы играли, сказали, что сейчас очень сложно забукировать западного артиста — они все боятся ехать в Украину. Вы тоже боялись?

— Да? Я об этом не знал. У меня в этом смысле простое правило: если кто-то готов организовать мое шоу — окей, я еду. Между прочим, я сам в некотором роде украинец.


— В смысле?

— Моя семья отсюда. Прабабушка была родом из небольшого еврейского городка на западе Украины.

— Это та, на которой чуть не женился Кафка?

— Не, с Кафкой — это Фелиция Бауэр, другая прабабушка, по материнской линии. Я как раз недавно перечитывал «Америку», но моя семья больше связана с произведением Кафки «Процесс». Он во многом основан на взаимоотношениях писателя и моего прапрадедушки. Когда до прапрадедушки дошли слухи, что кроме его дочери Кафка ухаживает еще за одной девушкой, он вызвал его в отель. В номере находилась вся моя семья. Они устроили Кафке что-то вроде судебного разбирательства. Думаю, это его и вдохновило на написание романа… А вы тут читаете Кафку?


— Да, конечно.

— Серьезно?!

— Абсолютно. Ладно, мы послушали ваш последний альбом и решили, что он самый меланхоличный из всех ваших пластинок. У вас сейчас черная полоса?

— Да просто, ну, становится же все грустнее и грустнее. А вы слышали мой самый новый альбом?

— Sixes & Sevens?

— Нет, уже есть новее. Диск выйдет в январе. И вот он звучит так, как будто бы я очень-очень расстроен.


— Поначалу все ваши пластинки были «лоуфайными», а теперь вы разве что с оркестром не записываетесь.

— Да, верно. Но я тут работал с госпел-певцами, а они всегда звучат классически. Поэтому я решил сделать соответствующий дорогой саунд. Хотя на новом альбоме я сам играл на всех инструментах. Больше всего — на барабанах. Эта пластинка похожа на творчество Саймона и Гарфанкела, так что это все объясняет. Я записывался в Лос-Анджелесе с Ноа Джорджсоном, который продюсировал Девендру Банхарта — тоже моего друга. Он, кстати, сводил альбом Adanowsky, который тут сегодня выступает. Вы знаете Adanowsky?

— Да, он как раз сейчас поет.

— О, я собираюсь на него посмотреть.

— Почему вы так любите ретро-музыку?

— Мне нравится «старая новая» музыка. Например — Little Joy (американо-бразильский рок-проект музыкантов Los Hermanos и The Strokes). Вообще, я, видимо, ретроград. Недавно я начал использовать синтезатор Casio. На новом альбоме. Но, впрочем, не собираюсь на нем все время играть. Вы в курсе о существовании такого инструмента? Лично я не знаю, кто им еще пользуется. У вас играют на Casio?

— Наверняка. Он же дешевый.

— Не знаю, в Америке его не просто найти. Я пропустил его через дисторшн и получился сумасшедший звук. А еще — использовал старые модели микрофонов, так что голос звучит космически. Но работая со всеми этими штуками, прежде всего я думаю о мелодиях, ритмах, структурах. То есть, я не из тех, кто днями просиживает в студии, пытаясь синтезировать какие-то ультра-эксклюзивные звуки. Продюсирование должно заключаться в самом написании песни. Иначе это — скучный процесс.

— Давайте поговорим о текстах.

— Хаха, анализ, да? Я теперь изучаю психологию.

— Это как-то влияет на стихи?

— Для меня имеет смысл психология. Музыка часто патологична. Психиатрию не нужно изучать специально — можно вместо этого слушать музыку. Например, прошлой ночью мне снилось, что я живу в гигантской голове кота Гарфилда. Но знаете, у меня ведь не все тексты абстрактные. Возьмем альбом Sixes & Sevens. Там есть несколько песен-историй. «Getting Led» и… черт, как же ее… А! «When a Pretty Face»!

— А с текстами вроде песни «Chock on a Cock» у вас были проблемы?


— Я больше не могу ее играть!

— Почему?

— Ну, теперь-то Джордж Буш в отставке. И это не такой уж большой хит. Но я бы хотел ее спеть у вас. Тут классный фестивальный звук, такой: бух-бух-бух (стучит по полу ногой, разлетается эхо). Но я не уверен, что хочу именно так это делать. Откровенно говоря, я не совсем в форме, чувак. Раньше я прыгал, выделывал всякие штуки, а теперь у меня проблемы с сердцем.

— Вы, наверное, много пьете.

— О да, даже слишком. Иногда сидишь и думаешь: могу ли я пить меньше? Пока не могу. Поэтому я сейчас здесь.

— То есть?

— Мне тяжело выходить на сцену трезвым, так что гастролирую, пока пью. Когда я трезвый, то думаю, что буду танцевать, обязательно упаду и что-нибудь себе поврежу. А когда человек пьян, думаю, вам известно, что даже если он свалится — никогда ничего себе не сломает.
для znaki.fm Читать дальше......

Guglielmo Bottin

Гульельм Боттин о лейблах Italians Do It Better и Bear Funk, о том, кто придумал термин «итало-диско», о провинциальной публике своей страны, гадких запахах Венеции, католицизме и фильмах ужасов.

«Итальянская музыка всегда была наполненной эмоциями. Даже слишком. Итальянский поп — производная от итальянской классической оперы. Мелодии запоминаются моментально, цепляют с первой ноты. В текстах полно напыщенной любовной лирики. Возможно, этот аспект итальянской культуры заразил эмоциональностью роботов. Но не думаю. Это не могло произойти в международном масштабе. Потому что тогда это стало бы вселенской катастрофой!»

— В пресс-релизе про ваше творчество написано, что оно «…a touch of free and easy west-coast vibe…». В итало-диско тоже есть территориальное разделение, как у американских хип-хоперов?

— Это так написано в моем пресс-релизе? Понятия не имею, кто это сделал и зачем. Хотя, думаю, к вам попала версия американского пресс-релиза. И в нем идет речь о диско-музыке западного побережья США. Точно не об Италии — я живу в Венеции, а это восточное побережье страны. Но в любом случае, между продюсерами запада и востока Италии нет такого соперничества, как среди американских хип-хоперов.

— А между американским и европейским итало-диско?


— Мне, итальянцу, сложно судить о музыке своего детства и юности. Сейчас все так и сыпят ярлыками: «итало», «итало-диско», «итало-буги», «итало-хаус». Но, честно говоря, это просто музыка. Я сотрудничаю с американцами Italians Do It Better. Как по мне, у них почти панковский подход к работе. Ну и большинство их релизов — это не итало-диско, слишком медленная музыка. В Европе я работаю с лейблом Bear Funk. Там занимаются диско и хаусом, ориентированным на танцполы. Bear Funk появились раньше всей этой моды на «новое диско». Они — пионеры. У шефа лейбла — Стива Коти — дар предвидения. Он раньше всех знает, что выстрелит в следующем сезоне. О различиях и соперничестве говорить нечего. Хотя бы потому, что фактически «итало-диско из Италии» — это, скорее, миф.


— В смысле?


— На самом деле, термин «итало-диско» придумали менеджеры немецкого лейбла ZYX Music. В начале 80-х они купили каталоги пары независимых итальянских лейблов, и для продаж пришлось выдумать хлесткое название. По большинству тех старых треков даже не ясно, что они сделаны в Италии — почти все вокальные партии в них на английском. Итальянская танцевальная музыка 70-80-х копировала ходы и приемы музыкантов Америки и Британии. Почти все итальянские продюсеры, которые штамповали диско-хиты, до этого занимались прогрессив-роком, а не фанком и соулом.

— А как сейчас в Италии с итало-диско?


— Точно так же. К сожалению, большинство итальянцев понятия не имеют о том, что такое итало-диско. В Италии нет диско-комьюнити, почти не проводятся толковые вечеринки. Клубная сцена — провинциальна. Музыкальная политика заведений следует за лондонской и берлинской, только с запозданием на несколько сезонов. Публика не любознательна. Новая музыка ее не интересует. Люди приходят в клубы потусить и повыпендриваться друг перед другом. Что там крутит диджей — не очень важно. Чем больше я путешествую, тем сильнее убеждаюсь, что итальянская молодежь ленивая и самовлюбленная. Возможно, ситуация изменится, но пока надежды мало. Большинство толковых итальянских продюсеров почти не играют в стране. Лично я выступаю в Италии не чаще пары раз в год. Rodion, Фабрицио Маммарелла, Discodromo — уникальные личности, но дома они почти не известны.

— Есть мнение, что Kraftwerk разработали основные правила и каноны минималистичной электронной музыки и возвели роботов в культ, а продюсеры итало-диско наделили этих роботов чувствами и эмоциями.

— Интересная теория. Но боюсь, что в реальности итальянские продюсеры, в отличие от Kraftwerk, не имели никакой философии. Они старались копировать то, что было на тот момент модным. По крайней мере, с тех пор, как итало-бизнес стал прибыльным.

Вообще, итальянская музыка всегда была наполненной эмоциями. Даже слишком. Итальянский поп — производная от итальянской классической оперы. Мелодии запоминаются моментально, цепляют с первой ноты. В текстах полно напыщенной любовной лирики. Возможно, этот аспект итальянской культуры заразил эмоциональностью роботов. Но не думаю. Это не могло произойти в международном масштабе. Потому что тогда это стало бы вселенской катастрофой!

— Есть еще одна теория. О том, что итало-диско было заражено готикой: Италия — католическая страна. У вас в треках тоже готические партии проскакивают.


— Ну, конкретно о моей музыке так не скажешь. Вообще, это первый раз, когда кто-то расслышал в моих треках готику. Я, скорее, вдохновляюсь итальянскими фильмами ужасов. А вот в этих фильмах есть много вещей, на которые повлиял католицизм. Охота на ведьм, средневековые камеры пыток, все эти фрески с изображениями монстрообразных дьяволов. Жуткие сцены. Тогда приветствовалось, чтобы священники показывали людям, как действительно выглядит ад. Я думаю, все эти штуки здорово повлияли на итальянских режиссеров.

— Вам хоррор-фильмы нравятся старые?

— Да, 70-80-х годов. Современные ужастики, часто, скучны и предсказуемы. В них повторяются одни и те же истории. Раньше каждый новый фильм воспринимался режиссером как поле для экспериментов. Они исследовали возможности технологий, изобретали какие-то безумные эффекты. Те старые фильмы были визуально интересны. И в них звучала отличная музыка. Есть масса широко известных кино-тем, которые впервые прозвучали именно в тех триллерах. Музыка играла важную роль. При помощи нее манипулировали эмоциями, в кульминационных сценах нагнетался ужас.



— Вы тоже записали несколько саундтреков к фильмам. Сочиняли их по этим же правилам?

— Первым делом я просил прислать мне сценарий. Затем мы садились с режиссером и обсуждали, какая музыка должна звучать в той или иной сцене фильма. Правда, в итоге режиссеры просят тебя развести готовые треки — дать им отдельно все партии. Потом они уже сами сводят их, синхронно с монтажом видео. По правилам хоррор-саундтреков я, скорее, делал музыку для своего последнего альбома Horror Disco.

— Расскажете?


— Я записал трек «Horror Disco», используя один старый итальянский синтезатор. До этого я им пренебрегал, потому что считал эту железку не более чем игрушкой. Неожиданно мне понравился звук. Тут же возникла идея целого альбома: триллерообразная, вдохновленная фильмами категории «B» музыка, под которую хорошо танцевать. В результате я смешал два жанра: саундтреки к ужастикам и андеграундное диско. Хотя в итоге каждый трек пластинки обладает законченной, особенной формой, так что диск можно назвать сборником саундтреков. В общем, Horror Disco — то место, где встречается танцпол со зловещими арпеджио из триллеров. Музыка для ног и для ума.

— Целая философия вокруг музыки для танцев.

— Знаешь, мне в диско нравится вот что: несмотря на то, что, например, техно и хаус построены на тех же ритмических структурах, диско было и все еще есть более разноплановой музыкой в смысле ритмики, гармоний, мелодики и оркестровок. Диско не прет напролом. В нем масса слоев, которые хочется расслушивать. Еще бы вырезать из песен эти слащавые вокальные партии… Диско делается музыкантами, а не диджеями — вот в чем секрет. Некоторые из старых треков итало-диско сейчас звучат гораздо актуальней и смелее, чем вся современная электроника. И это правильно. Я считаю, диско по-прежнему должно делаться музыкантами. Диджеи могут резать их песни на семплы и вставлять их в свои сеты.

— Наш журналист недавно побывал в Венеции и сказал, что ваши девушки лучше всех пахнут. Они, видимо, знают секрет правильного использования духов.


— Да? Уверен, он как-то не так все понял. Или у него странный вкус! Правда в том, что Венеция пахнет кошмарно. Вода в каналах очень грязная. Запахи мерзкие, особенно, когда поднимаются волны. Тут уж никакими духами не спасешься.

— Жители Венеции ненавидят каналы?

— Ну, скорее, наоборот: часть злится и ненавидит все, что выглядит недостаточно по-венециански. Они жалеют, что Венеция до сих пор не независимая республика, отделенная от Италии. А еще лучше – от всего остального мира. Но, в общем, в Венеции очень много жителей, которые достаточно приветливы. Пропорция и тех и других стандартна: как и в любом городе мира.
для znaki.fm Читать дальше......

tiesto

Тиесто о сотрудничестве с Джорджио Армани, Santigold и танцевальном панке, о том, что в юности был фанатом группы Iron Maiden, и о том, почему хорошие маркетинговые отделы артистов — это ещё не залог бешенной популярности.

«Говорят, что известность и влиятельность Тиесто большей частью обязана его грамотному маркетинговому отделу. Но я так скажу: если бы популярная музыка, которой я занимаюсь, была действительно такой уж кошмарной, никто бы её не любил, и на вечеринках залы бы пустовали»

— Вы уже приезжали в Киев. Как вам город?

— Да, пару лет назад приезжал с шоу Elements of Life. К сожалению, у меня не было времени побродить по городу и устроить шопинг, чем я обычно занимаюсь в туре после выступлений. Но вы и так знаете, как я вам отвечу: Киев — прекрасный город с интересной историей. Люди, пришедшие на концерт, показались мне позитивными и энергичными, а сама вечеринка — одним из лучших выступлений в турне. Кажется, именно так принято у пиар-служб артистов писать отчёты по следам выступлений?

— Ладно, расскажите о вашем сотрудничестве с Армани.

— Джорджио — мой любимый дизайнер. Сотрудничаем с ним давно, и, как по мне, довольно успешно. Недавно я записал диск специально для сети магазинов Armani Exchange. Его можно приобрести только в них. Ещё во всех этих магазинах играет нон-стоп или моя музыка, или записи моего радиошоу Club Life.


— С вашим именем через тире пишутся фразы вроде «икона танцевальной музыки» и «гений популярной электроники». Вам как с ними живётся?

— Да я не отношусь серьёзно ко всем этим клише. Вокруг миллион «идолов», которых штампуют концерны, на них неплохо зарабатывающие. Настоящие гении делают то, что им хочется, фонтанируют новыми идеями и нисколько не переживают о том, привлекает их творчество внимание масс или нет.

— Вы себя к гениям относите?

— Знаете, говорят, что известность и влиятельность Тиесто большей частью обязана его грамотному маркетинговому отделу. Но я так скажу: если бы популярная музыка, которой я занимаюсь, была действительно такой уж кошмарной, никто бы её не любил, и на вечеринках залы бы пустовали.

Сейчас ведь классное время. Любая музыка доступна, и каждый может выбрать то, что ему действительно по душе. Моё творчество, полагаю, не исключение. Невозможно из года в год собирать многотысячные площадки, выезжая исключительно на маркетинге и ложном хайпе.

— Просто все же ведутся на тренды. Вот вы тоже недавно сказали, что играете музыку в стиле «Тиесто-транс».

— Позиционирование артиста — действительно важная вещь. Но если, например, вы покупаете что-то в супермаркете просто потому, что вам понравилась обёртка, а продукт в итоге оказывается недостаточно хорошим, то вы ведь не купите его во второй раз? А по поводу ярлыка… Транс-музыка — это в первую очередь красивые мелодии и ритм-секция, которая качает, а «Тиесто-транс» — это микс из многих компонентов и музыкальных стилей. Суть этой микстуры — давать повод людям улыбаться и танцевать.

Десять лет назад было гораздо проще определять музыкальные жанры. Ты мог сразу сказать, что вот играет хаус, а вот — техно. Но сейчас эпоха эклектики. А ещё — время, когда информация мгновенно устаревает. Новинки перестают быть новинками через три часа после того, как все о них написали в блогах. Проходные треки больше никого не интересуют. Успешные современные диджеи стараются отбирать только лучшую и свежую музыку. Как вы понимаете, речь о чистоте жанров уже не ведётся. Поэтому многие диджеи сейчас предпочитают говорить что-то в духе «я играю электронику» или «я кручу просто хорошую музыку». Ну а я играю «Тиесто-транс».

— Вы на самом деле сами смотрите по сторонам или у вас есть специальный работник, который отбирает для вас новинки? Просто некоторые звёзды не стесняются этого признавать.

— Я конечно занятой человек, но предпочитаю сам следить за актуальным музыкальным контекстом. Например, я сделал наблюдение, что в Америке, наконец, танцевальная музыка выкарабкивается из андеграунда и становится всё более популярной среди масс. В этом году определённо отлично идут дела у инди-рока и танцевального панка. Есть масса артистов, играющих трудноопределимую стилистически, но очень интересную музыку — вроде MGMT и Santigold.

— Посоветуйте что-то людям, мечтающим о музыкальной славе. Только без банальностей вроде «много работайте» и «гните свою линию».

— Без банальностей не обойдусь. Если хочешь достичь высокого уровня, придётся быть готовым посвятить всю жизнь своему делу. И запастись терпением и упрямством — ждать славы придётся много лет. И не бойтесь экспериментировать. Вот хотя бы взять меня. Я вырос на тяжёло металле. Знал всё о группах типа Iron Maiden и Metallica. Рок, кстати, по-прежнему оказывает влияние на моё творчество. Даже если это с виду не заметно. Когда я стал диджеем, то начинал с того, что играл хаус и какую-то хорошую попсу. Мои первые собственные треки были хардкором, я что-то искал, пробовал то одно, то другое… Помню, на заре карьеры мне приходилось играть провальные сеты в пустых клубах. Или ко мне приставали с просьбами: «Поставь что-нибудь из R’n’B». Но я продолжал упорно работать и в итоге стал тем, кем стал. Так что, возможно всё.
для Time Out Kiev Читать дальше......

kim ann foxman (hercules and love affair)

Ким Энн Фоксман о том, как попала в группу Hercules and Love Affair, о моде на 90-е, термине «диско-но-не-диско», группиз, и о том, в каких магазинах Нью-Йорка можно купить ее ювелирные украшения.

«Поговорить с Джеймсом Мёрфи всегда интересно. А что до «ужасного типа» — я думаю, многие люди, в том, что касается их работы, вынуждены быть строгими и бескомпромиссными. Просто потому, что они отвечают за результат. Но, конечно, нужно не перегнуть палку и не превратиться из «строгого и требовательного босса» в истеричного душегуба»

— Как ты попала в группу Hercules & LoveAffair?

— С человеком, который ее придумал, с Эндрю Батлером, я познакомилась, когда переехала в Нью-Йорк. У нас с ним оказались совершенно идентичные музыкальные предпочтения и мы моментально стали друзьями. Все эти годы Энди тестировал на мне каждую из своих идей. Мы шли болтаться по городу, и он посвящал меня в свои планы. Короче говоря, я всегда была в курсе его творческих замыслов. Как-то он объявил мне о том, что собирается запустить новый проект. Потом сказал, что я в нем обязательно должна петь. Я в жизни не думала, что буду этим заниматься. Но, в общем, мы для пробы сделали песню «Athene» и я поняла, что действительно рада, что Энди пристал ко мне со всем этим пением. Как по мне, вышло здорово.



— Теперь тебе петь нравится больше, чем крутить пластинки?


— Мне нравится диджеинг, у меня в этом деле многолетний опыт, но тут вот что: я уже давно не нервничаю, когда встаю за вертушки. Поэтому петь для меня сейчас все же интересней. Я чувствую, что расту, реакция людей в зале на мое пение меня совершенно обескураживает.

Петь на сцене — куда более страшное испытание, чем диджеить в клубе. Всегда мандраж. А я поняла, что вещи, которые заставляют тебя нервничать и волноваться, и есть по-настоящему интересными.


— Говорят, шеф вашего лейбла, Джеймс Мерфи, — ужасный тип и артистам с ним очень тяжело работать.

— Я не в курсе. Конкретно я с ним ни разу не пересекалась по рабочим вопросам. Мы несколько раз встречались, и он мне показался вполне приятным человеком. Поговорить с Джеймсом всегда интересно. А что до «ужасного типа» — я думаю, многие люди, в том, что касается их работы, вынуждены быть строгими и бескомпромиссными. Просто потому, что они отвечают за результат. Но, конечно, нужно не перегнуть палку и не превратиться из «строгого и требовательного босса» в истеричного душегуба.

— Что сейчас слушают в Нью-Йорке?


— Там очень много разных сцен. Хипстеры посещают «прикольные» вечеринки, на которых крутят хиты 90-х. Эти вечеринки собирают толпы, вероятно, из-закакой-то народной придурковатой ностальгии. Зато мода на 80-е, кажется, наконец, подходит к концу. Но вообще, многие диджеи все еще играют различные вариации диско.


— А еще многие сейчас играют то, что называется «диско-но-не-диско».


— Ну, термин «диско-но-не-диско» можно интерпретировать по-разному. Лично для меня он сродни ярлыкам на всех этих убогих дэнс-рок-электро-панк-компиляциях. Или, там, например, миксах с пометкой во всю обложку «это нью-рейв!». Короче говоря, очередная массмедийная гадость. Но я, видимо, понимаю, о чем ты. Сейчас многие играют смесь из старого диско, чикагского хауса, эйсида и так далее. Это — что-то вроде нового тренда, который стимулировали диск-жокеи. Мне кажется, это прекрасно, что для хаус-музыки снова настали хорошие времена.

— Сейчас кругом одни тренды. Если ты в них не вписываешься — считай, творческий лузер. Если вписываешься — звезда с обложки.

— Да, это правда. Но с другой стороны, если ты не будешь стараться делать что-то отличающееся от того, чем занимаются все, тебя никто не заметит, и ты никогда не сможешь стать в авангарде какого-нибудь тренда. Нужно просто делать то, что тебе действительно по душе и не думать: станет мое творчество трендом или нет? В результате, если таки станет, для тебя это будет чем-то вроде награды за труды, и при этом твоя совесть останется чиста — ты ни под кого в ущерб себе не подстраивался. Главное — быть честным. Даже если тебя не считают актуальным модником. Искренность всегда в цене. Когда я смотрю на миллион групп, которые занимаются именно тем, что спешат подстроиться под очередной тренд, — все они мне кажутся дешевками.

— Ага, Мэтт Сэйфер из The Rapture вообще сказал, что во всех нынешних модных группах играют тупицы.

— Я бы сказала, что тупицы, которые стараются при этом выглядеть слишком серьезными.

— Еще он сказал, что все диджеи — ограниченные люди.

— Я не думаю, что диджеи — ограниченные люди. Парни-диджеи иногда становятся в позу заносчивых и надменных типов. Просто кое-кто из них считает, что так они будут выглядеть крутыми чуваками. Думаю, диджеи больше модники и воображалы, чем ограниченные люди.

В общем, я считаю, что все, кто пытается строить из себя умников — это и есть тупые и ограниченные люди.

— Ладно, а ты же, кроме того, что крутишь пластинки и поешь, еще и делаешь ювелирные украшения?

— Да, я с детства в этом бизнесе. Мой отец был ювелиром. Никогда не думала, что пойду по его стопам, до тех пор, пока в колледже не записалась на курс по изготовлению украшений из металла. Я там моментально выяснила, что действительно понимаю, что к чему в этом деле, так как с детства помогала с работой отцу. Когда я переехала в Нью-Йорк, то запустила свою линию ювелирных украшений. Она называется FOXMAN. Мои изделия продаются в нескольких нью-йоркских магазинах, например, в OpenCeremony и Oak. Еще я регулярно изготавливаю что-то на заказ.

— Молодому дизайнеру в этом бизнесе трудно конкурировать с коллегами?


— Вокруг полно талантливых дизайнеров, но я в этом смысле не очень смотрю по сторонам. Если честно, мне никогда особенно не нравились ювелирные украшения. Я начала этим заниматься, потому у меня это хорошо получается, только и всего.

— К тебе часто пристают парни в клубах?

— Ха, пристают ли ко мне парни в клубах? Нет. Наверное, некоторые парни любуются мной, но, по крайней мере, что касается Нью-Йорка, кажется, уже все в курсе, что я — лесбиянка. Временами меня атакуют девушки, но мне это не очень нравится. Думаю, это грубо и пошло, бросаться на в принципе незнакомого тебе человека. Меня это нисколько не возбуждает, а, скорее, наоборот. Знаешь, мне кажется, группиз смешны. Для меня они — что-то вроде комедийного телешоу. Некоторые люди только и мечтают о том, чтобы потрахаться со звездами. Со стороны это выглядит вульгарно и гадко. Но когда я это наблюдаю, обычно ничего не могу с собой поделать, — начинаю ржать, как ненормальная.
для znaki.fm Читать дальше......

t.raumschmiere

Марко Хаас о самой громкой пластинке в истории поп-музыки, Фрэнке Заппе, альбоме I Tank U, и о том, что каждый человек немного, но безумен.

«Я совершенно уверен, что каждый человек хоть сколько-нибудь, но безумен. Во всяком случае, очень на это надеюсь. Ну, а агрессия — уж просто я такой человек. Да и играю далеко не безобидное диско»

— На вашем новом альбоме навалом гитарных партий. Устали от электронной музыки?

— Не устал. Во-первых, на альбоме I Tank U всего четыре композиции, на которых много гитарных партий. Так что это пластинку никак нельзя назвать… сейчас вспомню, как вы, журналисты, обычно любите: «реальный панк с жёсткими гитарами под драм-машинку». Чего на альбоме действительно много, так это барабанных партий, сыгранных на обычных ударных, а не на «железках». Их настучал мой барабанщик Бен Лаубер. Короче, моя новая пластинка — это гибрид всего, что только меня интересует. И я не понимаю, почему ты решил, что я устал от электроники.

— А вы недавно в интервью сказали, что рок-музыка гораздо важнее техно.

— Я это сказал? Хм, ну, наверное, я был под креком или под чем-то таким. На самом деле, все жанры нужны и важны, и я не считаю, что одна музыка лучше или хуже другой. В общем, мне очень много музыки нравится и столько же не нравится. Так будет ответить правильней.



— Во время лайвов вы ведёте себя на сцене достаточно агрессивно. Вам не бывает страшно окончательно сорваться?

— Нет, конечно. Всё всегда под контролем. К тому же я совершенно уверен, что каждый человек хоть сколько-нибудь, но безумен. Во всяком случае, очень на это надеюсь. Ну, а агрессия — уж просто я такой человек. Да и играю далеко не безобидное диско.

— Вам легко ударить человека?

— Абсолютно. Я только вчера дрался.

— Победили?

— Естественно.

— Ладно. А что насчёт самой шумной и громкой пластинки в истории поп-музыки? Вы вроде несколько лет назад планировали её сочинить.

— Понимаешь, сейчас я уверен, что эта пластинка записана. Она называется I Tank U — мой последний альбом. Впрочем, правила, скорее всего, поменяются в самое ближайшее время. И я решу, что самой шумной и громкой пластинкой в истории поп-музыки должен будет стать следующий диск T.Raumschmiere.

— Можете написать рецензию, буквально в десять предложений, на недавно вышедшую пластинку, о которой можно сказать: «Да, она вставляет»?

— Без проблем. Считай предложения. Bohren. &. Der. Club. Of. Gore. «Dolores». Да. Она. Вставляет.

— Почему вы назвали свой лейбл Shitkatapult?

— Просто название Sony уже было занято.

— Вы не очень любите давать интервью?

— А кто любит? Говорить о музыке — всё равно, что танцевать об архитектуре. Фрэнк Заппа всё понимал правильно.
для Time Out Kiev Читать дальше......